Его глаза стали огромными, темными на его сильном лице, руками он прижимал меня к себе, и я прижималась к нему, готовая заплакать. Резкие, колючие слезы, боль в мышцах, в горле, потому что я знала, что это будет в последний раз, и… Да, это было правильно.

Он отнес меня в спальню, просто взял на руки, как обычно, и я прижалась к нему, чувствуя его реальность, его твердые плечи, крепко обнимающие меня руки, как было бы чудесно, если бы… Если бы… Если бы…

Но мы кое-что знали. Что мы отдаляемся друг от друга и что дружба должна остаться, но в каком-то смысле это конец… Мы отчаянно срывали одежду, моя юбка, легинсы, бюстгальтер на полу, его джинсы, ощущение его тела на моем, волнообразное, великолепное ощущение нашей гладкой обнаженной кожи, как сильно я скучала по нему…

Я не могу объяснить это, но мы оба знали, что это последний раз.

Он заставил меня кончить прежде, чем вошел в меня, как он всегда делал, и я почувствовала, как одинокая слеза скатилась по моему виску, в мои волосы, и мы начали двигаться вместе, когда звук смеющегося, хрюкающего, бегущего роя детей снаружи донесся до нас в маленькой белой комнате в задней части квартиры. Потом мы оба заснули, прижавшись друг к другу, растянувшись, измученные, и проспали несколько часов, пока я не проснулась, и уже была ночь, небо было светло-бирюзовым с желтым полумесяцем, выглядывающим из-за заклеенного окна, видимого через открытую дверь.

Я всегда плохо спала, когда жила здесь, и сейчас было то же самое. Я чувствовала беспокойство, какой-то зуд. Я опустилась на колени, с любопытством наблюдая за ним. Он крепко спал, уткнувшись лицом вниз, нежно посапывая, и мои глаза путешествовали вверх и вниз по его телу, как по карте воспоминаний. Его большие, грубые руки, правая с розоватым шрамом на том месте, где он сломал ее, упав с качелей в саду. Толстые, волосатые икры. Тугой, аккуратный зад – я восхищенно наблюдала за ним, когда он шел впереди меня на лекцию, даже не надеясь, что его владелец обратит на меня внимание, а тем более влюбится. Его густые смешные волосы, вьющиеся, соломенного цвета. Тонкий завиток уха, нежная верхняя губа в форме лука.

Он проснулся, когда я смотрела на него, как будто я вернула его к жизни: открыл глаза от глубокого сна и взял меня за руку.

– Привет, ты еще здесь. – Он поднял голову. – Который час?

– Три. Еще очень рано. Спи.

– Нет, – сказал он, мягко прижимая меня к одеялу, полностью проснувшись, и мы снова занялись сексом, на этот раз медленно, сонно, поначалу странно, в лунном свете, мерцающем в скромной, грязной комнате, а потом настойчиво, быстро, еще быстрее, чем раньше, никаких слов, только мы, глаза в глаза, пока не слились в единое существо. На этот раз он заставил меня кричать, громко, страстно, а потом соскользнул с кровати и, сбив ногой забытую чашку кофе с прикроватной тумбочки, опрокинул ее на себя, на пол, на юбку и легинсы.

Мы посмеялись над тем, как нелепо заниматься сексом, но, так же как ботинок с неисправной молнией, из-за которого у меня пошла кровь из пятки, и я побежала в библиотеку или гудок водителя фургона, когда я впервые увидела Эбби, так и этот последний аккорд – его движения во мне, беспорядок, который он устроил, – изменило все. Маленькая деталь.

На следующее утро моя одежда была залита кофе и была слишком грязная и влажная, чтобы ее надевать, и в надежде найти что-нибудь подходящее на замену я нашла платье, в котором была на следующий день после нашей свадьбы, мое платье с девичника. Я случайно открыла дверцу шкафа, не ожидая, что там что-то найду; оно висело на проволочной вешалке, и когда я потянулась за ним, воспоминания нахлынули на меня снова. Мы купили его в ларьке на Камден-пассаж, я откопала его среди заплесневелых китайских шелковых курток и кафтанов шестидесятых годов, которые везде зачем-то еще продаются.

Оно было в стиле тридцатых-сороковых, шелковое, в кремовых серо-голубых цветах, с рукавами в три четверти и длиной до середины икр. Я не примерила его, просто прижимала к себе, Себастьян засмеялся, поцеловал меня в шею и сказал, что оно идеально. Оно стоило всего десять фунтов.

Думая, что это простое милое, красивое цветастое платье, я взяла его с собой и надела в «Кларидж» на следующее утро после свадьбы, сидя одна в номере. Себастьян был внизу, завтракал. Мы уже поссорились – насчет свадьбы, и по поводу гостиницы, и из-за родителей, – и я вдруг пожалела об этом и поспешила вниз, задержавшись лишь на мгновение, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Я была совершенно не права: это было совсем не милое маленькое платье. Шелк был тяжелым, он болтался на бедрах, висел на груди; это было по-вампирски драматичное платье, синие цветы на светлом фоне бросались в глаза. Я не была похожа сама на себя: я помнила, какой беззащитной я себя чувствовала, надевая его. Надо было оставить его в комнате Мэтти.

Я почувствовала себя неприятно взрослой, как маленькая девочка, играющая в переодевалки. Мы с Себастьяном сидели, дрожа от холода, во внезапно наступившем июльском сумраке в беспорядочно обставленной гостиной Фейрли и торопливо готовили праздничный обед. Там же, еще немного в шоке от происходящего, были мама и Малк, сидящие в одинаковых позах на одном из парчовых диванов, расставив ноги, наклонившись вперед, сжимая бокалы с шампанским и выглядя мрачно. Цинния велела Патриции, красавцу Дэвиду наполнить наши бокалы, Марк и Шарлотта хихикали в углу, а Джуди, одетая в платье, – мы оба потом много лет подряд повторяли, что это, возможно, самый странный побочный продукт всего дела, – Джуди в «цветочной Лоре Эшли».

Цинния подняла бокал и сказала:

– Добро пожаловать в твой новый дом, Нина. Добро пожаловать в нашу семью.

Я чувствовала, что все было неправильно, и целую вечность думала, что это из-за платья. Со временем оно приобрело странный символизм в моем сознании, когда я открывала дверцу шкафа, чтобы снова увидеть его на вешалке. Уже на следующий день после свадьбы, я думала про себя, швыряя туда одежду или хлопая дверьми, злясь на Себастьяна за что-то. Уже тогда я знала, что этот брак был ошибкой. И вот, два с половиной года спустя, когда я переехала, я не смогла забрать его с собой к маме. В то утро, когда я лениво распахнула дверь в поисках подходящей одежды, оно все еще висело в квартире на тонкой проволочной вешалке в старом встроенном шкафу в глубине комнаты.

Себастьян надел его на меня, разглаживая по телу. Весь остаток дня я чувствовала движение его рук, прижимавшихся к шелку.

– Ты похожа на кого-то другого, – сказал он. – Ты прекрасна, как всегда, но не похожа на себя, – и его рука скользнула между моих ног.

Жаль, что я не задержалась, не была с ним снова, не посмотрела в его добрые, спокойные глаза, не почувствовала его внутри себя.

Когда я уходила, он протянул мне яблоко.

– Ты не можешь уйти и ничего не взять с собой, – сказал он мне.

Носком ботинка я отпихнула осколок стекла, оставшийся от вчерашней рамы, подняла его и протянула ему. Он завернул его в салфетку и осторожно положил на столик в прихожей.